Анализ художественного текста: лингвостилистический подход (на материале рассказа Б.К. Зайцева «Миф»)
Работа с текстом на уроке – важный вид деятельности. Классические художественные тексты, используемые учителем на уроках русского языка и литературы, являются для школьников образцом правильной и выразительной речи. Правильно организованная работа по языковому анализу текста способствует более глубокому проникновению в содержание текста, в замысел автора, развивает не только лингвистические, но и коммуникативные и творческие способности учащихся.
Рассказ «Миф» (1906) – наиболее яркое отражение импрессионистической манеры Б.К. Зайцева. Небольшой лирический рассказ репрезентирует авторскую версию мифа о мире. Далее посредством анализа исключительно языковых уровней попробуем раскрыть авторскую идею. В рассказе пейзаж представляют собой не отдельное от остального текста явление, а имеет тесную связь с событийным планом, органически вплетаясь в него, перемежаясь с ним и имея при этом собственное символическое назначение: «В третьем часу дня Миша отворяет калитку молодого сада и входит. Прямо, справа, слева правильными рядами яблони» (библейская символика Эдема, райского сада). По своей типологической разновидности – это, как правило, пейзажные описания динамической модели (пейзажные описания обычно небольшие по объему, включены в событие и не приостанавливают действия; даются через восприятие персонажа): «Вот он у шалаша»; «Миша идет впереди». Незамысловатое описание одного жаркого летнего дня обуславливает доминанту плана настоящего, чья семантика близка к настоящему репортажному. Структура повествования организована точкой зрения главного героя. Лексика цветового, звукового, одоративного восприятия отражает его внимание к окружающему миру и восторженное отношение к разным его проявлениям. Формы настоящего фиксируют непосредственные впечатления героя. Описания при этом лишены точности и конкретно-изобразительного характера – автору важна в сущности их эмоциональная тональность. Метафоры и сравнения переводят описания из бытового плана в план символических обобщений, часто связывают сферу материального со сферой духовного: «…Смиренные деревушки, распростершись под небом, льют кверху влажные и благовонные столбы-гимны»; «И весь он, в белых портах, с высохшими руками, напоминает пустынножителя». В лексическом составе текста можно обнаружить сочетание разных семантических планов. Лексика восприятия взаимодействует, с одной стороны, с названиями природных объектов и явлений (пруд, озеро, облачко, желтые дыни и др.), а с другой – с религиозно-духовной лексикой (христиане, ангелы, бесплотные духи, святой, кадильницы, благоговение). На этом фоне в тексте регулярно повторяются оценочные слова и обозначения положительных эмоций (восторг, радость, ласковый, любовь, нежность).
Ключевыми словами текста выступают лексические единицы с семантическими компонентами «свет», «сияние», «тепло»: ср.: «Мишин пиджачок нагрелся на спине особенным, живоносным теплом»; «Около городов греются желтые дыни…». Однако солнечная символика в данном рассказе обладает и христианскими коннотациями: в рассказе представлено стремление героя к единению с мирозданием, растворению в нем и сотворению еще более прекрасного мира: «Люди будут одеты роскошным, плывучим и нежным телом… Оно будет как-то легко кипеть, пениться и вместо смерти таять, а может, и таять не будет, и умирать не будет».
В финале рассказа мифологический подтекст рассказа обнажается в полной мере: появляется метафора «спицы – солнечные лучи», то есть упоминается атрибут, присущий богу-солнцу в разных мифологиях (вращающееся колесо, огненная колесница): «…дымно-золотистый воздух кружит голову: спицы слились в сверкающий круг».
В данном рассказе Зайцева солнце представляет собой свет в своем собственном активном средоточии: «в золотистом воздухе», «очень высоко в небе расплавляется солнце», «колышет ласковый зной», «молчит горизонт в солнечном дыму», «в глазах ее бегают те же чудесные световые зайчики», «Острое лицо ее тонет в свете», «пушинки на ее лице, что отливают теперь теплым золотом», «потоки света заливают его». У Зайцева господство солнечного света воспринимается как торжество земного, самой жизни: «Огненный диск растет, разливается, заполняет небо, влечет к себе». Даже христианский Бог в рамках концепции данного рассказа уподобляется языческому Ярило по своей цветовой семантике: «Золотой бог невысоко стоит на небе, а Миша скользит по земле неслышной птицей»; «Золотой приятель – солнце – смотрит прямо на них; он теперь ниже, и его лучи любовней».
Между пейзажным описанием и остальной частью текста – отношения параллелизма (прием параллелизма [Себина 2004: 265 – 267] – одна из основных функций пейзажа, имеющая место еще фольклоре), или аналогии. При таких отношениях внутренняя семантика пейзажного описания унисонна: природная благодать коррелирует с ощущением счастья героев – Миши и Лисички. Природа гармонически вливается в человеческую жизнь, становясь проводником Божественной благодати и гармонии. Отсюда и оптимистический взгляд писателя на мир.
Важно, что в рассказе заданы пространственные и временные координаты: условная хозяйская усадьба (хозяева в отъезде) – один день (день – вечер – ночь – утро) из жизни героев – Миши и Лисички (по всей очевидности, хозяйских слуг): «В третьем часу дня Миша отворяет калитку молодого сада и входит»; «Время идет»; «Теперь, должно быть, уже шесть. Как светло в небе!»; «Вечером они возвращаются в пустую усадьбу»; «И ночью она рано, по-детски, засыпает»; «Перед рассветом он ложится» (однако символический – мифический – подтекст доминирует над реальным – усадебным – хронотопом).
В семантике прозвища главной героини – Лисички – автор также акцентирует принадлежность женщины к природному миру. В славянской мифологии лиса – спутница и воплощение богини судьбы и урожая Макоши [Славянская мифология… 1995: 86]. Описание героини изобилует символическими сравнениями и поэтичными эпитетами. Автор поочередно сравнивает Лисичку с животными, благодаря чему образ женщины коррелирует с идеей природности: «приветливый жеребенок», «светло-солнечная рыба», «милый страус» (языческая зооморфизация человека). Приведенные сравнения углубляют материальный, природный пласт образа героини. В соотнесении со всем материальным, земным, животным проявляется языческая семантика; и именно телесность образа акцентируется автором. Повествователь не единожды отмечает пенно-розовый (символика Афродиты) румянец героини, а в заключительном абзаце называет ее «Пеннорожденная», напрямую отсылая к образу языческой богини Афродиты. Языческая, дионисийская семантика проявляется также в образе действий героини: Лисичка иррациональна, она поддается порывам чувств, инстинктам («Я устала! Я засну»), а также в безумном танце героини посреди березовой рощи («Я ничего не понимаю! <…> свет, свет, я пьяна светом!»). «Солнечный» природный хронотоп определяет и специфику осмысления категории любви в рассказе – это любовь счастливая, любовь как послание высших сил (отсюда и восприятие женщины как некоего природного божества).
В этом рассказе, как во всем творчестве писателя 900-х годов (да и практически на протяжении всей его творческой жизни) достаточно четко прослеживается разделение мира на земной (материальный) и потусторонний (трансцендентный): «Прямо, справа, слева правильными рядами яблони. В золотистом воздухе они поникли ветвями и несут свой прозрачный, теплеющий груз, как молодые матери» (антропоморфизация природы). В сущности, в рассказе реальное и потустороннее (Божественное) слиты в прекрасной природе, окружающей героев. На примерах реальной земной жизни, обыденных ситуаций писатель пытается передать по-прежнему таинственное, неизмеримо прекрасное дыхание Вечности, божественного благословения просто жить на земле и покорно принимать радость и горе, надежду и безнадежность.
В тексте рассказа преломляется солярный миф, связанный в славянских волшебных сказках с образами райского сада и золота. Прилагательное «золото» (и его производные) – цветовая доминанта произведения. Выше мы уже отмечали, что райскому саду уподобляется яблоневый сад, причем эта образная параллель дважды актуализирована в тексте, в котором сталкиваются разные по происхождению и употреблению обозначения рая: «Калитка, щеколда – и тихий рай остался сзади – млеть и лучисто жить, вынашивая плоды…»; «Сторож Клим все сидит и о чем-то думает в своем парадизе». Персонажи рассказа растворяются в полноте бытия, ощущая приобщенность к райскому блаженству и гармонии. В этом контексте их имена приобретают значащий характер: Михаил – др.-евр. Mikael – «тот, кто подобен Богу»; одна из возможных этимологий имени Клим (Климентий) – связь с греч. klematinos – «виноградная лоза» (один из традиционных символов рая) [Николина 2011: 48].
Таким образом, несмотря на внешнюю простоту, бесфабульный рассказ оказывается «многослойным», в повествовании взаимодействуют несколько уровней, прежде всего – бытовой и мифологический, к которому отсылает заглавие произведения. При этом в тексте нейтрализуется оппозиция «духовное – природное». Такое специфическое построение рассказа упраздняет материально-духовную разорванность человеческого существования и воссоздает ощущение радости и гармонии от полноты бытия, постоянного присутствия божественного в земном.
Литература:
1. Себина Е.Н. Пейзаж // Введение в литературоведение. / Под ред. Чернец Л.В. – М., 2004. – С. 265 – 267.
2. Славянская мифология: энциклопедический словарь / Науч. ред. В.Я. Петрухин, Т.А. Агапкина, Л.Н. Виноградова, С.М. Толстая. – М., 1995.
3. Николина Н.А. «Лирика в прозе» (лингвистический анализ рассказа Б. К. Зайцева «Миф») // Русский язык в школе, 2011. – № 1. – С. 46 – 51.
|
